ДУБ
Осень моя бестолковая длится,
Жизнь облетает, как жёлтые листья.
Листья? - неважно, дуб ли, осина -
Боль-то едина.
Что же? В охапку любовь и
Тревогу, бессонные ночи,
Нежность и злобу, - ветер ли, Бог ли
Выметет прочь их.
Вот и валятся листья, листья,
На каждом - имя.
Но становятся лица -
Дымом.
Ох, нет: это просятся ветви
Тоскливо
На волю, - о, рабское сердце, ответь мне,
Как быть счастливым?
Голый дуб на дорогу
Вышел, вьюгой объят.
Ну, с Богом!
Это - я.
БОДЛЕР
Хочу, чтоб неспешно
под зонтиком ветхим
шла улица-осень,
деревьев полна -
голых, но всё же прекрасных.
Ходил по таким вот
аллеям Бодлер
и думал,что за ночь он
сложит стишок
для мамы
и для подруги...
И для хлеба.
О ШУМЕ
Если б я был поэт никудышный,
Шум лесной мне бы лучше был слышен,
И ручьёв без конца и начала
Меня музыка бы просвещала,
О делах распевая сердечных,
Озорных, и кровавых, и вечных.
Да я слушать других не люблю:
Сам шумлю.
В ПОЕЗДЕ
Эй, гляди-ка, чабрец и лютик
Нас окружили,
Чтоб швырнуть нам в окно июльский
Огненный ливень.
Ну-ка, выйдем из грусти в радость, -
Чуть наклониться, -
Счастье здесь и с ним нету сладу,
Плещет нам в лица.
Так таинственно, так внезапно
В блеске полудня
Входит в сердце пустое запах
Солнца сквозь будни.
Стихло сердце. Но как же просто
Вытравить веру.
Спрячь в ладонях души нарост, как
Свечку от ветра.
МОГИЛА ТАМЕРЛАНА
Люди прекрасны - мудро, спокойно
Верят в свой разум, чувства, привычки;
Голода, мора, зарев и войн не
Ждут и ставят кирпич на кирпичик.
Как же чудесна россыпь мозаик
Древней гробницы грозного пана!
Тюрьмы и беды, правды и байки,
Прочь! Я вступаю в гроб Тамерлана.
Персию топчет всадник киргизский,
Рушатся в щебень зАмки, мечети.
Как далеко вы… как же вы близко,
Орды, что рыщут огненным смерчем.
Бьет прямо в солнце лучник монгольский -
Гибель Багдаду, страх - Подмосковью,
Сквозь Украину мчатся в край польский,
Бредя пожаром, смрадом и кровью.
Нынче кичится мрамором чёрным
Бывший владыка, бывший преступник.
Каменным хлебом время нас кормит.
Жизнь мы искупим. Смерть не искупим.
Склепы ветшают. Боги дряхлеют.
Армии тают. Мрут воеводы.
Кровь под землёю стынет и тлеет -
Новой листвою плещет природа!
Люди прекрасны - мудро, спокойно
Поле распашут, крышу починят.
Голода, мора, зарев и войн не
Ждут - их не будет в доброй Отчизне.
СКОРПИОН
Выучил звёздную карту
В небе иерусалимском.
Луч, преломлённый стократно,
В сумме сулил твоё имя.
Хвастался так задорно
Вечер - чудак луноликий
Северною Короной,
Да Скорпионом великим.
В звёзды влюбился пылко
Мистик с душой поэта,
Ибо твоя улыбка
Стала осколком света.
Только - такое дело -
Мы не видались месяц…
Небо перегорело
И Месяц.
Брел, под хмельком немного.
Давят меня созвездья.
А до тебя так долго,
Нечего ждать приезда.
В памяти помрачённой
Стало темно и тесно.
В небе нет Скорпиона,
В сердце моем - нет песни.
Сердце пронзило жало
Зодиакальной твари.
Ждал бы, желал бы, жаждал,
Только - увы! - не вправе.
Вислава Шимборска
ЛЮБОВЬ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА
Оба уверены -это случилось нежданно-негаданно. Вот и прекрасно,
но неуверенность всё же прекрасней.
Думают, прежде друг друга не знали, - ни слова, ни взгляда?
И не встречались ни разу на улице,
лестнице - мало ли где, - в коридоре...?
Мне так хотелось бы выяснить - разве не помнят
встречу в вертушке стеклянной, иль
"ах, извините" в толпе, или "нет, вы ошиблись" -
но предсказуем ответ.
Нет, не помнят.
Вот удивились бы оба,
узнав, что давно уж
случай поигрывал с ними,
и, до судьбы дорасти не успев, разводил и сближал их,
под ноги прыгал,
чтоб отскочить в тот же миг и хихикать в сторонке.
Знаки, сигналы -
нету в них смысла - увы, неразборчив их почерк.
Может, три года назад
или в прошлую среду
листик случайный упал
на плечо почему-то.
Что-то пропало, а после нашлось. Наверное, мячик
в зарослях детства.
Брались за ручки дверные -
так руки впервые узнали друг друга наощупь.
Два чемодана бок о бок в багажном отсеке. А может быть, сон был один на двоих,
позабытый наутро.
Начало - ведь это всегда продолженье чего-то,
а случаев книга
вечно пролистана до половины.
Деви Тушински
МОЕМУ БРАТУ МОНЕКУ
Творю Псалмы уж двадцать лет. Я жил в чернейшую эпоху,
но пощадил меня потоп.
А Толя, Феликс и Роман взлетели над огнём и унеслись на
спалённых крыльях нумерованных. Они
на чёрный дым смотрели - в нём горел наш самый младший
замученный в Освенциме брат Монек. Чёрный цвет
вошёл с тех пор в перо моё и кисть.
Хотел бы радугу дарить ему - ведь жизнью
он надышаться так и не успел.
Я брату посвятил "Псалмы Царя Давида" - свод миниатюр.
Пусть музыка моих штрихов о нём расскажет. Пусть
ему надгробьем станут листки бумаги - самый прочный
знак памяти людской, - слепой эпохи слепок,
что нашею была и больше
не повторится никогда.
Да будет так
вовеки...